Европейские, сирийские и армянские известия о том, что такой-то монгольский хан принял христианство, должны быть принимаемы с большой осторожностью: как известно, миссионеры часто называли христианами тех ханов, которые только покровительствовали христианству. Во всех монгольских владениях происходила борьба между христианами, буддистами и мусульманами, которые наперерыв старались привлечь ханов на свою сторону; но вражда между христианами и буддистами была гораздо слабее их общей ненависти к исламу, борьбу с которым они часто вели соединенными силами. Первые ханы, оставаясь шаманистами, сохраняли нейтралитет в этой борьбе и вмешивались в нее только тогда, когда она слишком резко нарушала общественное спокойствие; только некоторые из них, подчиняясь влиянию своих христианских и буддийских советников, издавали распоряжения, направленные против мусульман. О каждом монгольском хане, который обнаруживал вражду к мусульманам, существует какое-нибудь известие, что он был христианином (Чагатай, Гуюк, Хубилай, Байду); мы находим подобные известия даже о тех ханах, которые одинаково покровительствовали всем религиям (Мункэ). Если мусульманский писатель говорит о каком-нибудь хане, что он был христианином, то подобное известие, конечно, заслуживает большего доверия, хотя и на него нельзя полагаться безусловно, так как оно могло быть заимствовано из христианских источников. Нам удалось найти два таких известия, которые, .насколько нам известно, еще никем не были приведены.

В 657/1258-59 г. сейид Ашраф ад-дин из Самарканда приехал в Дели для торговли; здесь его видел историк ал-Джузджани, автор книги "Насировы таблицы". Сейид рассказал нашему историку, между прочим, следующее происшествие.

После смерти Батыя ему наследовал его сын Сартак, гонитель мусульман. Вступив на престол, он должен был отправиться на поклонение к великому хану Мункэ; на обратном пути он проехал мимо орды Беркая и повернул в сторону, не повидавшись с дядей. Беркай послал спросить его о причине такого оскорбления; Сартак ответил: "Ты - мусульманин, а я исповедую христианскую веру; видеть лицо мусульманина есть несчастие". Беркли заперся в своей палатке, положил себе веревку на шею и трое суток провел в плаче и молитве: "Боже, если вера Мухаммеда согласна с истиной, отомсти за меня Сартаку!" На четвертый день после этого Сартак умер.

Приведенный нами рассказ принадлежит мусульманину, современнику события; из его содержания видно, что он не мог быть придуман христианами. Известие о том, что Сартак был христианином, мы находим также у некоторых христианских писателей; по Абу-л-Фараджу, он даже был посвящен в диаконы. Слухи о крещении Сартака побудили Людовика IX отправить к монголам Рубрука (1253 г.), который был принят Сартаком и уехал от него с убеждением, что этот хан был хотя и покровителем христиан, но не христианином; между прочим, Рубрук приводит слова его секретаря Кояка: "Не смейте говорить, что наш хан - христианин; он не христианин, а монгол". Но сам Рубрук говорит в другом месте, что Кояк был несторианином; итак, его слова показывают только, что в Средней Азии христиане не называли себя этим именем, которое не перешло в восточные языки и не встречается ни в семиреченских надписях, ни в сиро-китайском памятнике. Впрочем, Рубрук был при дворе Сартака еще до смерти Батыя; может быть, Сартак окончательно принял христианство уже после того, как сделался главой кипчакского улуса.

Другое известие принадлежит Шереф ад-дину, который во введении (Мукаддама) к истории Тимура вкратце излагает историю монголов; это введение, далеко не лишенное интереса, не вошло ни в перевод Петя де ля Круа, ни в калькуттское издание 1887-1888 гг. Говоря о царствовании пятого великого хана Тэмура, или Улджэйту (1294-1307), Шереф ад-дин замечает, что его племянник Кашлы, сын Берласа, был христианином. Это известие менее достоверно, чем предыдущее, так как не принадлежит современнику и могло быть заимствовано от христиан; но во всяком случае оно заслуживает внимания. Из писем Монте-Корвино мы можем заключить, что положение христиан в царствование Тэмура было довольно благоприятно.

Бартольд В.В. "Работы по отдельным проблемам
истории Средней Азии", (2), "Наука", Москва, 1964 г.

"Герой, святой, наше знамя... Он убивал русских, обрезал им носы и уши так, как не делали этого сами татары. Причем сознательно. Он сказал татарам: я вам соберу дани больше, чем вы сможете. Но за это подмогните побить моих соседей. Подмогли и побили. И дали ему титул великого князя..." .
Православная церковь кощунственно причастила его к "лику святых".

Историки российской империи, в зависимости от взглядов, то ли с восторгом, то ли, между прочим, сообщают читателям о почетном братании Александра Невского с сыном хана Батыя - Сартаком.
Отдельные "Летописные своды" даже утверждают, что Александр Невский являлся "приемным сыном" Хана Батыя.

В истории факт братания (на крови!) Александра и Сартака действительно имел место.

Вот как об этом факте очень кратко и сдержанно поведал историк Л.Н. Гумилев:
"У древних монголов бытовал трогательный обычай братания. Мальчики или юноши обменивались подарками становились андами, назваными братьями. Побратимство считалось выше кровного родства; анды - как одна душа: никогда не оставляя, спасают друг друга в смертельной опасности. Этот обычай использовал Александр Невский. Побратавшись с сыном Батыя, Сартаком, он стал как бы родственником хана".

/Л.Н. Гумилев "В поисках...", стр. 132-133./

Вот и замкнулся порочный круг с "примесом лжи".

Александр, так называемый Невский,- анда Сартака, о чем свидетельствует история, не мог родиться в 1220-1221 годах. Это обычный миф Екатерининской "Комиссии", "сочинившей историю, преимущественно России".
Он родился, как и его анда, Сартак, в 1228-1230 годы.
И все измышления о "величайших" победах Александра, якобы им одержанных под Новгородом,- элементарная ложь.
Чужие деяния, ради возвеличения Московии, приписали князю Александру, воспитывавшемуся с 1238 по 1252 год при дворе Хана и преданно служившему своей родине - Золотой Орде.

И в мировой копилке памяти сохранились документы, косвенно подтверждающие наши выводы.
Как помнит читатель, побывавший в 1246-1247 годах в ставке Батыя и в Каракоруме Плано Карпини, в своих воспоминаниях абсолютно нигде не упоминает о Хане Сартаке. То есть к лету 1247 года Сартак еще не отделился от отца, а находился в составе его семьи и кочевья и, стало быть, величался не Ханом, а - сыном Батыя.

Я надеюсь, читатель помнит, что князь Александр, так называемый Невский, получил великокняжеский Владимирский стол из рук своего анды - Хана Сартака в 1252 году. Ростово-Суздальская земля, или, как ее назвал великий путешественник Рубрук, - земля Моксель, в 1249-1250 годах по решению Батыя отошла к Сартаку, вместе с другими владениями от Волги до Дона. И вполне понятно, что один из своих Улусов Сартак отдал доверенному человеку, своему анде - Александру, так называемому Невскому.

Будучи воспитан в татаро-монгольской среде, приняв ордынское мировоззрение, став андой Сартака, Александру ничего не стоило предать брата Андрея, завладеть ярлыком на великокняжеский Владимирский стол и вместе с татаро-монгольскими войсками вновь опустошительно пройтись по Ростово-Суздальской земле.

Привожу подтверждение этим словам.

"Готовясь к борьбе с Андреем Ярославичем... Александр Ярославич поехал за помощью в Орду, но не к самому Батыю, а к его сыну Сартаку...И победа в 1252 г. была одержана при помощи войск Сартака. Дружба Александра с Сартаком была хорошо известна".

/Л.Н. Гумилев "В поисках...", стр. 295./

Послушаем, читатель, ректора российского Государственного гуманитарного университета Юрия Афанасьева.

"История всегда "присутствует" в сегодняшнем дне. Иной подход будет односторонним...

При Иване III началось расширение России (Московии!). Потом был Петр I. И дальше уже никто не думал останавливаться. Все ресурсы использовались для того, чтобы что-то завоевывать. А потом обустраивать эти территории не успевали - только обороняли.

Помните, у Бердяева: Россия ушиблена своей ширью. Это и в завоеваниях, которые страна не могла переварить, и в ботинке, которым Хрущев стучал в ООН, и в желании осчастливить весь мир социализмом.

Мы нормально никогда и не жили: то догоняли, то завоевывали, то оборонялись".

/Газета "Труд" № 213, от 18.11.98 г., стр.2/

За 525 лет (с XIV по XX век) Российская империя, и ее предшественница - Московия, воевали 329 лет.

Такову психологию разбоя и бандитизма заложил в сознание московитов "незабвенный" Александр Невский. В заимствовании у Золотой Орды и насаждении в Московском улусе именно таковой державности и состояла величайшая заслуга Александра Невского перед будущей Московией и ее истеблишментом. Остальные "подвиги" Александра Невского - от лукавого и являются обычной ложью "историков, сочинявших историю, преимущественно России".

Все деяния Александра на великокняжеском поприще, начиная с 1252 года, его сыновей и последующих наследователей были неимоверно жестокими и безнравственными даже по меркам тех времен, как по отношению к народу Ростово-Суздальской земли и Московии, а вернее будет сказано - к народу Моксель, так и по отношению к соседним народам.

"Православная Византия вскоре оказалась под властью турок, и Русь, отрезанная от католической Европы, уткнулась в железный занавес. В учебниках истории приводится эпизод из жития Александра Невского, где новгородский князь с гордостью отвергает предложение папы (Римского. - В.Б.) принять королевскую корону европейского государя из рук римского первосвященника.

На самом деле эта гордость обернулась нам боком. Александр Невский, столь гордый с римскими послами, был чрезвычайно смирен и кроток перед татаро-монгольским Ханом. Он покорно ездил в Орду получать ярлык на княжение и, увы (!!!) пролезал-таки на карачках к ханскому трону, как того требовал обычай Орды. Кроме того, он был вынужден беспощадно усмирять в своих владениях любые выступления против татар и собирал дань для Хана, усмиряя соотечественников огнем и мечом.

Странный парадокс истории. Принять корону от папы, как все европейские государи, Александр Невский считал для себя позором, а подползать под ярмо и принимать ярлык на княжение от свирепого ордынца позором не выглядело".

/Газета "Известия" от 12 июня 1997 года. Статья Константина Кедрова "Все под одним Богом ходим"./

АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ И БАТЫЙ

Правление в Новгороде до поры до времени позволяло Александру Невскому избегать каких-либо контактов с ордынцами, установившими к лету 1242 года свою власть над большинством русских княжеств. Однако тесная связь с Владимирской Русью, где правили его отец, дядя Святослав, а также потомки старшего Всеволодовича Константина , делала отношения с Ордой неизбежными. В 1245 г. туда отправился отец Александра великий князь владимирский Ярослав Всеволодович . Ярослав совершил длительное путешествие, некоторое время пожил при дворе великого хана Гуюка в Каракоруме, пока однажды его не пригласила к себе мать Гуюка Туракина. Она дала ему есть и пить из собственных рук, но после этого приема Ярослав скончался.

Вопрос о наследнике Ярослава решился на съезде русских князей во Владимире в 1247 г. Великим князем владимирским стал брат Ярослава Святослав, раздавший детям Ярослава различные княжества.

«В 1247 г., слышав Александр про смерть отца своего, приехал из Новгорода во Владимир и плакал по отце своём с дядей своим Святославом и с братьями своими. Того же лета Святослав князь сын Всеволода сел во Владимире на столе отца своего, а племянников своих посадил по городам, как им урядил Ярослав» (Лаврентьевская летопись).

Александр получил во владение Переяславль, Великий Новгород с пригородами, Зубцов, Нерехту, земли в Торжке и Волоке Ламском. Но утратил Тверь, Кашин и Коснятин, где сел на «стол» его младший брат Ярослав Ярославич, а также отошедший к новому Галичско-Дмитровскому княжеству Дмитров. Вероятно, он не был таким дележом доволен, но пока вынужден был сидеть тихо. Однако братья Александра были недовольны разделом, произведенным их дядей. Один из Ярославичей Михаил Хоробрит вскоре согнал Святослава с владимирского стола и сам занял его.

Произошло это в отсутствие старших Ярославичей. Уже в конце 1247 г. Батый вызвал Андрея, а затем и Александра к себе. Хану нужен был мир в тылу и не помешали бы опытные войска: на этот раз Гуюк всерьёз готовил против него военный поход. Формально великий хан лишь потребовал от Батыя прибыть в Каракорум и выразить ему покорность, поскольку тот не присутствовал на курултае, избравшем Гуюка. В начале 1248 г. армия великого хана действительно выступила в направлении улуса Джучи. Батый, заблаговременно предупреждённый вдовой его брата Толуя, выступил с войсками навстречу врагу. Скорее всего рядах его войск шли и дружины Александра и Андрея Ярославичей. Однако около Самарканда Гуюк внезапно умер; и сами ордынцы, и иностранные дипломаты были уверены в том, что Батый подослал к нему отравителей.
Судя по всему, именно после смерти Гаюка Батый направил из своего войска Александра и Андрея в Каракорум, уверенный, что вдова Толуя Соркуктани-бэги, мать будущих великих ханов Мункэ (1251–1259) и Хубилая (который в 1260 г. перенёс столицу империи из Каракорума в Пекин), а также великого воина Хулагу – первого ильхана Ирана и основателя завоёванной его мечом империи Хулагидов, пользовавшаяся огромным влиянием в столице империи, не даст в обиду его вассалов.
Трудно сказать, было ли это решением самого Батыя, или формально правившая в то время в Каракоруме вдова хана Гаюка распорядилось по-своему, но богатое Владимиро-Суздальское княжество досталось Андрею, а Киевское – более почётное, но чисто номинальное – Александру. К этому времени тритий из братьев Ярославичей Михаил Хоробрит, согнавший с великого владимирского стола своего дядьку Святослава Всеволодовича, был убит в столкновении с литовцами на реке Протве. Святослав Всеволодович, узнав о решении, принятом в Каракоруме, отправился в Орду к Батыю, искать справедливость, где и умер.

Александр, получив условный титул «великого князя Киевского и Русского», продолжал владеть Новгородом (по Новгородской летописи, он туда вернулся в 1250 г. «из Орды и была радость великая в Новгороде). Андрей Ярославич утвердился во Владимире. Осенью 1250 года Андрей Ярославич женился на дочери Даниила Галицкого. Свадьба эта была сыграна, согласно летописи, во Владимире, «и много веселья было», а венчал молодых митрополит Кирилл. Затем владыка отправился в Новгород погостить у князя Александра.
Андрей Ярославич, получивший владимирский великокняжеский стол непосредственно от великого монгольского хана, вел себя довольно независимо по отношению к Батыевой Орде: за время его великого княжения (1249- 1252 гг.) летописи не отмечают поездок князей в Орду, не говорят о посылке «даров» хану; «дани и выходы», по свидетельству В. Н. Татищева, платились «не сполна» .
В начале 50-х годов, когда Андрей Ярославич укрепился на великокняжеском столе, им была сделана попытка оказать открытое сопротивление Орде. Для борьбы с татарами Андрей Ярославич старался заключить союз с Южной Русью, с сильнейшим южнорусским князем Даниилом Романовичем Галицким. Косвенные данные о складывании в начале 50-х годов XIII в. этого союза имеются в летописях. Видимо, поездка митрополита в Новгород к Александру Невскому связана именно с этим нарождающимся союзом.
Готовясь к открытой борьбе с татарами, великий князь Андрей Ярославич мог опереться прежде всего на северо-западные русские земли, которые не подвергались татарскому погрому и не попали в орбиту ордынской политики. Антитатарская «партия» сложилась еще при Ярославе Всеволодовиче и, надо полагать, бесславная смерть этого князя в Каракоруме, стала в их руках сильным аргументом против подчинения Орде. На стороне Андрея активно выступил его младший брат тверской князь Ярослав Ярославич. В целом в начале 50-х годов XIII в. на Руси сложилась довольно сильная антитатарская группировка, готовая оказать сопротивление завоевателям.
Еще одним аргументом в пользу единения антиордынских сил была относительная слабость Батыя, вынужденного противостоять центральной власти сначала в лице Гаюка, а потом лице представителей родов Угедея и Чагатая, стремившихся протащить на великоханский стол своего ставленника. Но в 1251 году это борьба закончилась воцарением хана Мункэ, ближайшего союзника Батыя.

Политика великого князя Андрея Ярославича, направленная на организацию сопротивления татарам, столкнулась с внешнеполитическим курсом Александра Ярославича, который считал необходимым поддерживать мирные отношения с Ордой для восстановления сил русских князей и предотвращения новых татарских походов. Князя Александра Ярославича поддерживала значительная часть русских феодалов, духовных и светских. Страшный «Батыев погром» сопровождался массовым избиением представителей феодального класса и утратой накопленных богатств. Предотвратить новые татарские вторжения можно было нормализацией отношений с Ордой, т. е. признанием ее власти. В этих условиях русские феодалы пошли на определенный компромисс с татарскими завоевателями, признав верховную власть хана и пожертвовав в пользу монголо-татарских феодалов часть феодальной ренты (в форме «ордынского выхода»). Взамен русские князья из рода Рюриковичей получали частично утраченную с утверждением христианства легитимность. (Подробнее читайте об этом в статье «Князь Ярослав Всеволодович» ) Конечно, эта легитимность могла быть получена из рук папы римского, но только в обмен на унию, против чего решительно возражали церковники, которым пришлось бы в этом случае делиться не только духовной властью, но и вполне мирскими доходами с жадными до чужого добра католиками. На памяти многих церковных иерархов произошло крушение Византийской империи, захваченной крестоносцами-католиками. Стоит ли после этого удивляться, что присланный из осколка былой великой державы, Никейской империи , митрополит Кирилл сразу и бесповоротно встал на сторону Александра. В Никее очень рассчитывали на помощь ордынцев в освобождении Константинополя и, надо признать, эти ожидания не были беспочвенными. Таким образом поездка Александра в Орду в 1152 году состоялась с согласия митрополита Кирилла и была, что называется обречена на удачу. Вот что пишет по этому поводу Каргалов:

«Неприкосновенной осталась для феодалов возможность эксплуатировать феодально-зависимое население. Сохранив господствующее положение и аппарат власти, феодалы могли переложить на плечи народных масс основную тяжесть иноземного ига (как это и произошло впоследствии). Кроме того, в условиях феодальной раздробленности и княжеских усобиц признание верховной власти хана обеспечивало князьям определенные преимущества в борьбе за княжеские «столы»: князья, выступавшие против власти хана, рисковали лишиться своих княжений, которые переходили при помощи татар к более «дальновидным» соперникам. Ордынские ханы, в свою очередь, были заинтересованы в соглашении с местными князьями, так как получали в лице местной княжеской администрации дополнительное орудие для поддержания своего владычества над народными массами. Политика соглашения с местными феодалами при условии признания верховной власти хана и уплаты дани была обычной в политической практике монголо-татар.» («Конец ордынского ига»)

Таким образом так называемая Неврюева рать была ответом «византийцев» на действия «западников» во главе с князем Андреем Ярославичем. Обычно историки из числа почитателей «святого благоверного Александра Невского» всячески затушевывают, а то и просто отрицают причастность Невского, а тем более митрополита Кирилла к походу ордынцев во главе с Неврюем на Русь, но даже те скудные факты, которыми мы располагаем, говорят об обратном. Хотя, на мой взгляд, заслуга Александра Невского в том и состоит, что он принял самое активное участие в противодействии авантюре своего брата. После того как 1251 году на ханском престоле утвердился хан Мункэ, никаких шансов у заговорщиков уже не было. Судьба Даниила Галицкого тому подтверждение. В лучшем случае Андрею удалось бы ослабить позиции Батыя в империи Чингизидов, но за это пришлось бы поплатиться полным и окончательным разорением Руси. Именно поэтому Александр действует с такой лихорадочной поспешностью. Чтобы спасти страну от нового ордынского опустошения ему нужно разгромить Андрея и его сторонников раньше, чем Батый вернется в Сарай. Ибо реакция Батыя могла быть куда более разрушительной и страшной, чем действия его сына Сартака.
Здесь необходимо отметить, что Андрей Ярославич был ставленником Каракорума, а не Сарая. Причем ярлык на великое княжение он получил как раз от тех сил которые были личными врагами как хана Батыя, так и великого хана Мункэ. Последние вполне могли расценивать его выступление, как попытку продлить кровавое противостояние, только что завершившиеся их полной победой.

Таким образом реакция Батыя и Мункэ была прогнозируемой. Можно не сомневаться, что Александр Невский прекрасно разбирался в ситуации, сложившейся в империи Чингизидов, он ведь провел немало времени и в Сарае и в Каракоруме, а потому и принимал он свое решение, руководствуясь не эмоциями, а здравым смыслом. Именно поэтому он остался в памяти народа как великий политический деятель, умевший в критической и крайне проигрышной ситуации найти единственно верное решение. Нельзя также сбрасывать со счетов и личные амбиции Александра Невского, но в данном конкретном случае они совпадали с интересами Владимиро-Суздальского княжества да и всей Руси в куда большей степени, чем амбиции Андрея Ярославича.

Сильное татарское войско во главе с Неврюем двинулось в 1252 г. против непокорного великого князя. Андрей Ярославич пытался организовать сопротивление. Софийская I летопись сообщает, что татары «подъ Владимеремъ бродиша Клязму», «поидоша къ граду Переяславлю таящеся», и под Переяславлем «срете ихъ великыи князь Андрей съ своими полкы, и сразишася обои полци, и бысть сеча велика». Великокняжеское войско, к которому пришли на помощь только тверские дружины с воеводой Жирославом, после ожесточенной битвы «погаными побежедени быша». Кроме Переяславского княжества, ставшего ареной битвы и преследования разбитых полков великого князя, татарская рать разгромила только Суздаль, «отчину» Андрея.

(Со дня Батыева нашествия прошло всего 14 лет, а сожженные татарами Переяславль-Залесский и Суздаль стоят себе как и стояли. А ведь Суздаль, согласно нашим летописям, был разорен до тла, его жители частью были истреблены, а частью угнаны в рабство. В статье «Князь Юрий и хан Батый» я уже касался этой темы, а потому не буду здесь повторяться. Скажу только, что Переяславль-Залесский и Суздаль, скорее всего, во время Батыева нашествия вообще не пострадали и разделили судьбу других разоренных городов именно после Неврюевой рати. Именно этим и объясняются те странности, которые обнаружил в наших летописях английский славист Феннел. Речь идет о том, что описывая разорение Суздаля татарами летописец использовал очень близко к тексту описание раозрения Киева половцами.)

Трудно оспаривать и мнение, высказанное Каргаловым в книге «Конец ордынского ига»:

«Неврюева рать» сыграла значительную роль в установлении монголо-татарского ига над Северо-Восточной Русью: она принесла окончательную победу князьям, которые стояли за примирение с завоевателями, за подчинение власти ордынского хана (конечно, обеспечив при этом свои собственные классовые интересы). Поражение антитатарской группировки привело к тому, что в течение длительного периода (по существу, вплоть до возвышения Москвы) ни одно из северо-восточных русских княжеств уже не могло стать организационным центром для борьбы с завоевателями. По мнению С. В. Юшкова, это послужило основной причиной отделения от Владимиро-Суздальской Руси, завоеванной монголо-татарами, русских земель на западной окраине (Полоцка, Смоленска, Витебска и др.). Переход этих земель к Литве объективно означал избавление от ужасов монголо-татарского ига.»

Вскольз, однако, отметим, что войти в состав Литовского княжества эти окраинные земли могли только благодаря политике Александра Невского, ибо в случае тотальной войны с ордынской империей отделятся и куда-то входить было бы некому. На мой взгляд многие историки, обвиняющие Александра Невского чуть ли не в предательстве, упускают из виду, что ему пришлось иметь дело не с Золотой ордой, которая только-только формировалась как государство, а с империей Чингизидов, располагавшей в средине тринадцатого века гигантскими людскими резервами, превосходящие ресурсы не только Руси, но и всей Европы. Возможность «ухода» части окраинных земель Владимиро-Суздальского княжества, а также едва ли не всей Юго-Западной Руси стало возможным только после распада империи Чингизидов. Золотая орда являлась одним из осколков распавшейся империи, и все усилия ее правителей в конечном счете сводились к стремлению удержать завоеванное путем карательных экспедиций, ибо на захватнические походы сил уже не осталось.

Евразийцев, в частности Л.Н. Гумилева, любят обвинять в создании гипотезы о "симбиозе Руси и Орды", многократно вульгаризированной современной фоменковщиной. Один из краеугольных камней этой гипотезы - побратимство (сей ритуал был распространен у кочевников средневековья) сына Бату Сартака и русского Александра Ярославича (ставшим затем Невским).

Действительно в книгах Л.Н. Гумилева сей посыл неоднократно читается:
К примеру, в книге "Древняя Русь и Великая степь" (СПб. Кристалл, 2001), на стр. 482 читаем: "В 1251 г. Александр приехал в орду Батыя, подружился, потом побратался с его сыном Сартаком, вследствие чего стал приемным сыном хана и в 1252 г. привел на Русь татарский корпус с опытным нойоном Неврюем ".
Схожая фраза зафиксирована в популярной книге "От Руси к России" (М., АСТ, 2002), где добавлено: "Союз Орды и Руси осуществился благодаря патриотизму и самоотверженности князя Александра " (стр. 159-160).
В книге "Поиски вымышленного царства" (М., АСТ, 2002) Л.Н. Гумилев предлагает несколько иную трактовку события: "Однако война продолжалась, и союзники Александру Невскому были нужны. Поэтому он побратался с сыном Бату, Сартаком, и получил монгольские войска для борьбы с немцами ". Как видим, четко проскальзывает геополитический аспект нарождавшихся "родственных" связей.

Эпигоны Гумилева пошли еще дальше. Особенно стоит отметить некоего С. Баймухаметова, который в своей книге "Александр Невский. Спаситель русской земли" (М., Астрель, 2009) пошел еще дальше. На стр. 54 он безапелляционно заявляет: "То, что Александр Невский - приемный сын хана Батыя, давно уже аксиома. То есть положение, не требующее доказательств. Из него исходят в дальнейших построениях и рассуждениях ".
Господин Баймухаметов, ничтоже сумняшеся, даже предлагает нам некие "доказательства" этого факта: "И ни разу не встречал я дилетантского выпроса-возражения - а откуда вы взяли, что Невский был сыном Батыя? Где это написано? В каких летописях-документах?
Нигде не написано.
Прямых доказательства нет " (стр. 54-55)

Однако автор удосужился их придумать: "Одно из косвенных, но очень существенных доказательств побратимства Сартака и Александра я нашел в... "Житии" Александра Невского. То есть оно всегда было на виду ".(стр. 55). Собственно дальше он цитирует само "Житие":
"Решил князь Александр пойти к царю в Орду... И увидел его царь Батый, и поразился, и сказал вельможам своим: "Истину мне сказали, что нет князя подобного ему ". (стр. 56)
Такая цитата действительно присутствует в "Житии", например, в книге "Слово Древней Руси". М., Панорама, 2000, с.292-293.
Из этой цитаты Баймухаметов делает потрясающий вывод: "Не мог Батый говорить такое. Он и не говорил. Говорил, скорее всего, Сартак " (стр. 57). Как говорится, no comment.
Но оставим в покое фрика Баймухаметова с его вялой попыткой анализа агиографической литературы, и вернемся к гипотезе побратимства. Р.Ю. Почекаев в книге "Батый. Хан, который не был ханом" (М.: АСТ, 2006), верно отмечает, что "ни один источник этого факта не подтверждает " (стр. 192), однако историк не прав в одном: Л.Н. Гумилев не был первым, кто высказал это сомнительное утверждение.
Дело в том, что советский писатель А.К. Югов в своем романе "Ратоборцы", написанном в 1944-1948 гг. и переизданном в серии "История Отечества в романах, повестях и документах" под названием "Александр Невский" (М.: "Молодая гвардия", 1983), буквально пишет следующее:
"Сартак был христианин, Сартак был ему побратим. Наконец - и это было важнее всего - сын Батыя главным образом на Александра и рассчитывал со времени опереться, если только возникнет кровавая распря между ним и Берке из-за престола, который вот-вот должен был опустеть ". (стр. 198)
Любопытная деталь упоминута чуть дальше (стр. 202) во время разговора Бату и Александра: "И перед всеми ими то будет знак, что это ты, возлюбленный зять мой и нареченный сын, а не кто иной, приемлешь после меня и улус мой ".
Таким образом, А.К. Югов еще в 1940-е гг. воспроизводит оба мифа - побратимство и якобы приемный сын хана Бату. При этом автора сложно обвинить в евразийстве. При том, вряд ли он использовал работы более ранних евразийцев Н.С. Трубецкого или Г.В. Вернадского, достать которые в СССР в то время было невозможно. "Вина" же Гумилева заключается в необоснованности утверждения гипотезы об анда, которой активно воспользовались дилетанты-публицисты, учитывая огромную популярность работ первого в последние пару десятилетий.